В коридорах - сумрак сонный,
Мир враждебный, мир бездонный,
Динь-динь, донннн.... Динь-динь, донннн...
Всё мне чудится, всё мнится,
Что наш мир кому-то снится,
Динь-динь-донннн... Динь-динь-донннн...

Не то что бы он был напуган; не то что бы ему хотелось назад. Лондонский детский дом не был его домом в привычном смысле этого слова, и, по сути, от смены обстановки ничего не менялось - всё те же чужие дети вокруг, всё те же кровати в ряд... Но к тому дому он успел привыкнуть, там всё было знакомым, понятным, начиная от покрашенного в грязно-зелёный цвет крыльца и заканчивая рисунком на обоях... Да, вспомнил Алекс (А? Теперь его зовут А); раньше он всегда пересчитывал цветочки на стенах, - две лилии и роза между ними, две лилии и роза между ни... Он не мог уснуть без этого. А теперь этого не будет, подумал он. Как же он будет засыпать тут?..

Тем сумрачным дождливым днём Вамми-Хаус показался ему окаменелым чудовищем, из разверстого чёрного рта которого доносились приглушённые, искажённые голоса детей. Тех, кого он успел проглотить раньше. Алекс содрогнулся. Чудовище замерло, затаив дыхание; оно обросло занавесками и цветами на подоконниках, пытаясь сойти за обычное здание... самое обычное... "Смотри, дружок, я всего-навсего детский дом; приют, в котором такие малыши, как ты, живут и играют день за днём. Я просто безобидный старый дом, в котором они живут, и теперь ты тоже будешь тут жить... тебе тут понравится, малыш. Вот увидишь, понравится. Ну и что с того, что я никого не выпускаю из своего чрева, - или, по крайней мере, не выпускаю целым? Что с того, малыш?"

- Где это звенят колокола? - тихо спросил Алекс. Получилось невнятно, потому что его рот был практически замотан шерстяным шарфом, и его никто не услышал, - да он и не хотел, чтобы слышали. Вопрос не требовал ответа. Наверное, колокола звонили в церкви, стоящей где-то в центре города... Ведь в Винчестере должна быть церковь, разве не так? Низкие мелодичные переливы под серым небом. Хотелось съёжиться и скрыться от этого звука. А может быть, наоборот, - выскользнуть на крыльцо, пойти на металлические голоса, послушать их у самого подножья церкви... Алекс представлял себе церковь как огромное, достающее до самых облаков здание, - уж точно выше, чем Статуя Свободы в Вашингтоне. Впрочем, всё это было неважно. Колокола скоро замолчали. А он остался один, в прихожей (в пасти) этого говорящего на много голосов дома. По коридору (пищеводу) то и дело пробегали дети, кто-то был старше, кто-то младше. Алекс вжался в угол, надеясь, что никто из них не посмотрит на него, не подойдёт к нему, не заговорит. Он хотел спрятаться. Лучше всего - под кровать. Правда, под кровать прячутся маленькие дети, а он уже взрослый, ему целых девять лет... но хотелось всё равно невыносимо. Вот только он пока ещё не знал, где его кровать. Он пока вообще ничего не знал и сейчас усиленно пытался мимикрировать под тень в углу.

Странное место... Чем-то оно неуловимо отличалось от лондонского детдома. Алекс пока ещё не успел понять, чем (не Алекс, а А, не забывай, не забывай!), но сама атмосфера казалась другой. Не похожей. Что там ему сказали? Дом, где живут только самые умные дети. Самые сообразительные... Трудно выбрать из всех только одного, не так ли? Надо быть первым, только первым, чтобы тебя выбрали на место преемника L...

- Надо стать здесь первым, - рассеянно, на автомате проговорил он. Голос звучал слишком глухо. Непривычно. Он пока ещё не знал, как это - стать первым. Но что-то подсказывало ему - очень скоро он это узнает.